[fading-yourself]

Вообще, я не выкладываю свои фики в дайри.
Вообще, я типа не пишу по экзо, ага.
Но тут просто "у нас пари", Ким Чунмён рок-стар и спасибо Йонне Аарону за его песни.

Название: Икар
Автор: dead_illusion
Фэндом: EXO - K/M
Персонажи: Чунмён
Рейтинг: G
Жанры: AU, ангст
Размер: 501 слово
Описание: На яркие огни софитов невозможно смотреть бесконечно долго
Примечание: Negative - A Song for the Broken Hearted

На яркие огни софитов невозможно смотреть бесконечно долго – слепят. Сжимать холодный металл микрофонной стойки, впиваясь пальцами целую вечность, видя, как белеют костяшки, тоже не получается.
Барабанные перепонки могли бы лопнуть от звуковой волны, что ударяет в спину и проходится по всему позвоночнику, словно вырывая его, и, сустав за суставом, вставляя обратно, как паззл. От резких гитарных рифов сердце взмывает вверх, сбрасывая со своих затёкших крыльев тонкий слой серого пепла.
Зрительный зал взрывается криками и восхищённым «ах!».
Чунмён хватается за микрофон, как за спасительную руку друга, прижимается губами, будто в благодарном поцелуе, прикрывает глаза и осторожно, как если бы боялся, выдыхает:
– Never needed anybody helpless, restless little soul…
Толпа – он видит даже сквозь опущенные веки – поднимает руки вверх, покачивается из стороны в сторону и беззвучно подпевает, вторя каждому его слову.
Мелодичная, надрывно-болезненная музыка прошивает Чунмёна насквозь, будто сотни острых иголок разом хотят залатать каждую рваную рану в его душе, но он знает, что всё это бесполезно. Чунмён – одна сплошная зияющая дыра, и каждое чувство теряется в ней, поглощается, иссушается.
– No one of us can live forever this life's like a suicide with no gun…
С трудом получается сдержать ком в горле. Чунмён открывает глаза, глядя поверх толпы, а потом выше, куда-то за предел этого сводчатого потолка концертного зала, куда-то туда, где вместо софитов слепит яркое солнце.
Память пожёванной кинолентой с обугленными краями напоминает о том, что больше всего на свете хочется забыть. Предательская влага дрожит на кончиках ресниц, но Чунмен убеждает себя, что это от духоты зала, от яркого света огней, от энергии, что исходит от толпы, перед которой он каждый концерт обнажает свою искалеченную душу, позволяя увидеть, сколько там прорех, как в старых лохмотьях, что пылятся на чердаке и уже давно изъедены молью.
– No one can live broken hearted not that I know of anyway…
Хуже всего врать не кому-то, а самому себе. Чунмён знает, что уже никакие пластыри и бинты не помогут собрать по осколкам его сердце, которое уже давно похоже не на замысловатую мозаику, а всего лишь на мелкую пыль – и только с натяжкой её можно назвать звёздной.
Чунмён смотрит вверх и вспоминает, как прекрасно подниматься к вершине, с которой, правда, падать в сотню раз больнее. А хвататься за спасительные края невидимых обрывов не помогает, потому что всегда найдётся тот, кто от души наступит на тонкие пальцы, заставляя их разжаться и отпустить.
На этом концерте Чунмен прощается. Прощается со всем, что было в его жизни и со всеми, кто когда-либо встречался ему на пути. Он устал и больше не хочет достигать призрачной вершины, потому что всё, что там – жалкая иллюзия счастья, которое ему уже не обрести. Пытался. Бесполезно.
У Чунмена не получается допеть песню до конца. Он отталкивает от себя микрофон, закрывая лицо рукой, вжимая голову в плечи, горбится и уходит со сцены, оставляя позади толпу, музыку, что всё так же ломкими нотами разбивается о его спину, и яркие огни, которые, словно подмигивая, гаснут и загораются вновь, провожая его.
На яркие огни софитов невозможно смотреть бесконечно долго – слепят, сжигают оперение ко всем чертям не хуже, чем это делает солнце.